Я пыталась убедить себя, что он не спросил просто потому, что не хотел огорчать меня, вызывая тяжелые воспоминания.
Но на самом деле он не спросил потому, что ему было на это наплевать. Мои шрамы, скорее всего, стали просто подтверждением того, что я идеальная для него пара.
Возможно, он это знал уже тогда, когда наши взгляды впервые встретились в том баре.
Может быть, мы были предназначены друг другу с самого начала.
Глядя в холодильник, я начинаю вытаскивать еду и складывать ее на столе. Оставив дверцу открытой, для источника света, я открываю навесной шкаф, чтобы достать еще что-нибудь съестное. Когда наконец на столе не остается больше свободного места, я убираю фольгу с приготовленного накануне цыпленка и принимаюсь за еду.
***
Я сижу на полу, моя кожа покрыта капельками пота, а пальцы слиплись от остатков еды на них. У меня немного побаливает живот от поглощенного мной количества еды. Вокруг меня разбросаны пустые контейнеры и обертки.
Я не могу сидеть тут всю ночь, поэтому приходится подняться на ноги. Мой живот начинает болеть еще сильнее от тяжести в желудке.
Мне не по себе. Меня тошнит. И я упиваюсь этим состоянием.
Я привожу кухню в порядок. Загружаю контейнеры в посудомоечную машину, а обертки прячу на самом дне мусорного ведра, так, чтоб Форбс их не обнаружил. Не потому, что он будет спрашивать о их происхождении, но просто на всякий случай. Я всегда стараюсь не создавать причин для его неудовольствия.
Помыв руки, я иду в ванную и запираю за собой дверь.
Свет я не включаю, так как у меня нет никакого желания видеть себя в зеркале, даже мельком.
Встав на колени перед унитазом, я поднимаю крышку.
Я подношу руку к губам, и недолго думая толкаю пальцы глубоко в рот, чтоб избавиться наконец от терзающей меня боли.
Мия
Я снова в доме Оливера, заканчиваю упаковывать его вещи. Это мой последний день пребывания здесь. После мне больше уже не понадобится приходить в этот дом.
Осознание всего этого как глоток свежего воздуха.
Осталось только закончить свои дела в его кабинете.
Эта комната самая последняя в моем списке, потому что я ненавижу ее больше других.
Оливер бил меня всегда только в своем кабинете, он считал, что, закончив наказывать меня, он может покинуть его, запереть дверь и запросто оставить внутри все, что там происходило.
Я же так не считала. Здесь, сейчас, у меня перед глазами так отчетливо предстают картины прошлого. Ужасные воспоминания наполняют тишину дикими воплями.
Я сажусь на пол и достаю свой айфон. Включив музыку, я кладу его на рабочий стол Оливера.
Он обожал свой стол. Он достался ему по наследству от его деда.
А не сжечь ли мне его? Точно так же, как мне следовало сжечь тело Оливера. Кремировать его, чтоб остался только пепел. Чтоб быть уверенной, что он точно умер и больше не вернется.
К моему разочарованию, Оливер распорядился в своем завещании, чтобы его похоронили в земле.
Он даже место себе заранее купил. Я также обнаружила, что он и для меня местечко приобрел. Рядом со своим.
Я лучше буду гореть в аду, чем целую вечность гнить рядом с ним. С меня достаточно и того времени, что мы провели вместе.
Я протягиваю руку за последней коробкой, но немного не рассчитываю силы, и в моих несчастных ребрах возникает резкая боль. В том месте у меня расцветает отличный черный синячище, спасибо Форбсу за его вчерашнюю вспышку злости.
Я роюсь в сумке в поисках Адвила, но потом вспоминаю, что выпила последнюю остававшуюся у меня таблетку этим утром.
Когда все упаковано, я решаю заглянуть в ящики стола Оливера на случай, если там что-нибудь завалялось.
Я тяну на себя самый нижний ящик, но он не поддается. Закрыт на замок.
Я поочередно выдвигаю оставшиеся ящики в поисках ключа, но ничего не нахожу.
Затем я вспоминаю, что после его смерти в больнице мне отдали связку ключей вместе со всем остальным его барахлом, и несколько ключиков так и не нашли себе применение.
Я выуживаю ключи Оливера из своей сумки и пробую каждый из них, чтоб отпереть ящик. Уже со второй попытки замочек на ящике щелкает. Я его выдвигаю, но внутри ничего нет, кроме кожаной папки. Я вытаскиваю ее на свет божий, сажусь на стул и кладу свою находку на стол перед собой.
В верхнем правом углу выведено всего одно слово — Анна.
Имя моей матери на первой странице заставляет меня поспешно открыть папку.
Внутри всего два листочка бумаги. На обоих в шапке значится: «Сойер, Девис и Смит. Адвокаты семьи». Дата: 12 Октября, 1990.
Я родилась в 1990 году. Десятого января.
Первое письмо адресовано Оливеру. Я начинаю его читать.
Нет.
Не может этого быть!
Кровь начинает стучать у меня в висках.
Дрожащими пальцами я перехожу ко второму листку и быстро пробегаю глазами по адвокатскому жаргону. Я понимаю, но весьма расплывчато, о чем говорится в этом письме.
Вообще-то это вовсе не письмо. Это договор.
Я, Анна Монро, отказываюсь от своих родительских прав по отношению к моей дочери, Мие Монро, и передаю ее на полное попечительство ее отца, Доктора Оливера Монро.
Дальше я не читаю. Нет необходимости.
Моя мать не погибла в автокатастрофе. Она просто передала меня Оливеру.
Она оставила меня с ним. Отдала меня ему.
Вокруг меня все начинает рушиться.
Мои глаза наполняются слезами, и невероятно саднит в области груди.